Введение в феноменологию Эдмунда Гуссерля - Роман Витольд Ингарден

испытываю нечто, как я полагаю нечто, модифицируется и полагаемое, хотя в первую очередь оно зависит от того, какие многообразия данных ощущения на меня воздействуют и как они следуют друг за другом. Но сами физические вещи кажутся независимыми от меня, от поведения моего сознания.

Если свести все это воедино, то получится следующее: интенциональный акт, данные ощущений, настраивающиеся над ними аспекты (оттенки) различных ступеней и предметные смыслы (вещь-ноэма) — все это принадлежит чистому сознанию и принадлежит тому остатку, который сохраняется, когда мы провели редукцию.

Вы видите, как в ходе развития гуссерлевой феноменологии изменяется смысл сознания. Вначале, когда Гуссерль был еще, так сказать, учеником Брентано, — а им он был и в «Логических исследованиях»! — «сознанием» для него был, конечно же, психический феномен, то есть все, что содержит в себе интенцию, что, тем самым, является в этом смысле «интенциональным». Все остальное было физическими феноменами. — Но затем произошло что-то такое, что побудило Гуссерля к изменению понятия сознания. Произошло это, безусловно, еще до появления первого тома «Идей», до 1913 года, вероятно в 1905-1908 годах, когда Гуссерль провел большие аналитические исследования восприятия, воспринимаемого времени, воспринимаемого пространства и т.д. Тогда его понятие сознания изменилось и стало включать в себя почти все, о чем можно говорить, даже то, что как будто бы является онтически трансцендентным. Ведь «cogitatum» все-таки не «имманентен», но по Гуссерлю он, тем не менее, с необходимостью принадлежит к целостности переживания. Гуссерль говорит: разумеется, между cogitatum и cogito существует другое единство, нежели единство акта и акта, но все же это единство. Если мы поразмыслим над этим столь многообразным и сложным по своему строению полем чистого сознания, которое получилось в качестве остатка после осуществления феноменологической редукции, то нам бросится в глаза, что здесь появляется совершенно другой принцип отграничения того, что есть чистое сознание, по сравнению с тем, который служил разграничению между сознанием и не-сознанием до редукции.

Потому что раньше им была онтическая трансцендетность в противоположность имманентности. То, что было онтически трансцендентным, не принадлежало сознанию и подлежало редукции. Но теперь вопрос ставится не о том, что является онтически трансцендентным или не-трансцендентным,141 но о том, что еще находится в единстве с актом сознания. При этом, кроме того, противопоставляются друг другу различные такого рода «единства», хотя ни одно из них не было удовлетворительно прояснено и уточнено Гуссерлем. И как раз появление этого нового принципа разграничения, а также сохранившиеся при этом неясности ставят нас в тупик и делают для нас столь трудным принять какую-либо позицию по отношению к этому пониманию чистого сознания.

Но вначале мы должны принять во внимание, что у нас сохраняется такой остаток, что после осуществления феноменологической редукции он действительно остается нетронутым. И теперь, — говорит нам Гуссерль, — мы должны проанализировать те элементы, которые появляются в поле сознания: акты, переживания, данные ощущений и поля ощущений, аспекты различных ступеней, предметные смыслы и т.д. Все это мы теперь должны проанализировать и затем найти связи, а также зависимости <между этими элементами> и среди прочего поставить вопрос о том, в каком протекании актов, данных ощущений и аспектов выстраивается («конституируется») такой-то предметный смысл. Кроме того, мы должны исследовать: происходит ли все это разумно, правильно? Тут открываются — как Гуссерль назвал их в первом томе «Идей» — «правовые вопросы» конституирования. Процессы конституирования, — сказал бы Гуссерль, — это не чисто механические или каузальные процессы, здесь повсюду царит смысл, разумная мотивация или спор (Widerstreit), повсюду размышление, повсюду продумывание и т.д. И следует показать, что все эти операции разумны и ведут к позитивному значимому результату. Для достижения этой цели нам не нужно принимать во внимание реальный мир, физику и т.д. Здесь, в поле чистого сознания, мы (имеем все, что нам для этого нужно.1142

Я пытаюсь рассказать, как это видел сам Гуссерль, а также, как он это утверждал. Но я не могу обойти молчанием того, что у меня возникает вопрос, действительно ли дело обстоит так, что здесь все взаимосвязано и образует целостность. Я знаю: если я говорю: вещи — это не аспекты, не аспекты вещей; материальные вещи — это не данные ощущений и не акты, не составные части, не реальные [reell] части актов, т.е. самих переживаний, напротив, они «чужды Я» — тогда у меня возникают большие трудности <и я не знаю>, что мне со всем этим делать. Все физическое уже «во вне», им занимается физика и т.д. Задача феноменологии заключается в том, чтобы анализировать сами акты. И теперь я могу решить, является ли это абсолютной реальностью, абсолютным бытием — или нет? Но что мне делать с аспектами? Что мне делать с предметными смыслами? Они, по моему мнению, — не сознание. Сознание — согласно моему анализу143 — это только то, что имеет структуру акта (Aktmassige), а также Я; оно является сознанием благодаря тому, что оно проживается как акт (aktmassig). Ну а цветовые пятна, аспекты вещей, полагаемый смысл? Этот вопрос затрагивает очень многое. Ибо понятия суть тоже «смыслы», точно так же как и положения (Satze) и целые теории. — И если я говорю, что все это — «сознание», то я возвращаюсь к психологистической точке зрения. Но что мне теперь с этим делать? Действительно ли это самостоятельное бытие, независимое от меня и от реального мира? Или же оно — результат некой конфронтации между двумя реальностями, мной и реальным миром? Например, рассматривая литературное произведение или картину, я говорю: физический фундамент, как и я, существует сам по себе, независимо от меня, от моих переживаний. Напротив, картина, выстраивающаяся на этом фундаменте, нуждается для своего существования в двух автономных в своем бытии предметностях: в физическом фундаменте и во мне, наблюдателе; иначе она непостижима, в своем бытии она так или иначе относительна ко мне и к реальному. Не так ли дело обстоит с ноэматическим предметным смыслом?

Излагать и обосновывать это дальше очень трудно. Но это уже другое решение, принимая которое, я не становлюсь идеалистом и тем не менее признаю результаты почти всех позитивных аналитических исследований Гуссерля. Я всего лишь ставлю кое-где кое-какие новые вопросы и требую, чтобы то или это было несколько изменено. Но есть, разумеется, акты, есть данные ощущений, есть аспекты, есть смыслы, предметные смыслы, и есть, наконец, предметы, т.е. лучше сказать, вещи, есть реальности. И из всего этого должен быть сконструирован весь процесс познавания, причем без ссылки на реальность.